На самом деле, я не умею писать о чувствах. Пытаюсь, а не умею. Никак не могу схватить эту стихию.

Возможно в силу возраста, недостаточной образованности или ещё Бог знает чего мне не доступно понимание самой сути красоты, которая по Достоевскому "Спасёт мир". Красота, более сложная, о которой писал Соловьёв: "Добро, отделенное от истины и красоты, есть только неопределенное чувство, бессильный порыв, истина отвлеченная есть пустое слово, а красота без добра и истины есть кумир..."

Когда я была младше и возраст навязывал мне идеалистическое миропонимание, вселенная представлялась мне круглой, вещи представлялись либо идеальными, либо уродливыми, мир - белым и черным, с недоступными, но желанными оттенками серого. Как и положено - я думала, что знаю всё - знаю саму природу чувств, хотя на самом деле и не чувствовала ничего - "ни любви, ни жалости". Я была бездушным ребёнком. Не исключением, правда.

Я могла рассказать о мире - простом и доступном. Я в это верила, я могла быть убедительной, поэтому мне верили те, кто и сами ничего не знал о мире. А те, кто знал, конечно, ничего не говорили - то ли жалели, то ли думали, что это должно прийти само, то ли, возможно, относя себя к ряду посвященных, ревниво хранили эти знания от непосвящённых.

Я не думала о себе, как о пророке, я знала достаточно много для ребёнка моего возраста, но эти знания стояли пусть рядом, но немного в стороне - как какая-то отдельная личность, которая иногда занимала моё место на бумаге - идентичная, но, опять же, не прочувствованная сильно, крепко, сердцем, по-настоящему.

Теперь всё совсем иначе. Единственное, что я знаю о мире - то, что, возможно, он есть - он есть не снаружи, а внутри нас. И каждый раз у меня перехватывает дыхание, когда я представляю себе эти миры - десятки тысяч - в каждом из нас - живом и неживом, молодом и старом, разумном и сумасшедшем. И все миры представляются мне то шарами, то какими-то туманными сферами с непонятными очертаниями, чьё соприкосновение вызывает неразличимую человеческим ухом музыку.

Теперь я не знаю мир. Теперь мир для меня загадка - даже, или - особенно - мой собственный. Я знаю, что происходит, но не могу описать это, мне не хватает выражений, слов. Я учу языки в попытке восполнить это - перевести свой мир на язык человека, на язык словесных ощущений, но каждый раз понимаю - мало. Всё равно не хватает. И каким-то шестым чувством заранее знаю - никаких слов не хватит. Но я хотя бы пытаюсь.

Я до сих пор не знаю, что такое красота, но мои понятия о ней изменились - теперь я хотя бы могу сказать, что пустой идеал - это не красота, а всего лишь никому не нужное совершенство. Тут, возможно, возникнет вопрос, почему сейчас "50 оттенков", или "Сумерки", или ещё тысячи бессмысленных вещей вызывают у людей восторг, чувство блаженства и удовлетворения, но разве не люди сами вкладывают свои чувства в эти образы: авторы таких вещей всего лишь описывают предельно общий образ, в который можно вложить свой смысл, абсолютно любой. Поэтому образ "мистера Грея" или "Беллы" можно назвать идеальным. И уже сами читатели вкладывают в идеальную оболочку - идеальный образ нужное им содержание.

Они видят то, чего нет - совсем как мудрецы в древней индии, предполагавшие, что каждый может понять одну и ту же вещь по своему, и в этом и лежит весь смысл искусства.

Процесс наполнения идеала смыслом в этом случае походит на наполнение игрушечного медведя плюшем, соломой, другим материалом - по вкусу. Вкусы у всех разные - и вот поэтому различные уже "наполненные" идеалы так отвергаются одними и разделяются другими. Поэтому кто-то млеет от Достоевского, а кто-то его терпеть не может, кто-то называет Брэдбери пророком, а кто-то ставит его в один ряд с третьесортными литераторами. "Наполненные" идеалы - попытка воплотить один и тот-же, "тот самый", увиденный с различных точек зрения, описанный в меру сил, способностей, опыта и ещё многих вещей - той совокупности всей человеческой жизни, которую не способен описать ни один биограф, а "пустые" идеалы - это как портал - но не к "тому самому", а к неопределённо-человеческому, чтобы угодить всем, чтобы каждый мог наполнить идеал собой.

Не ручаюсь говорить точно, но думаю в этом и лежит причина популярности таких вещей.

Я, как обычно, отклоняюсь от темы.

О чём я писала раньше? Конечно, о чувствах - не только, впрочем, о любви, хотя в основном, именно о ней. Я писала о дружбе, о ненависти, о жажде, об искушении. Не хотелось бы писать о негативных, отвратительных чувствах, так как сама я их почти не испытываю, и знаю их больше со слов - с чужих далёких слов матери или книг. Это многоголосое знание живёт во мне, оно для меня интуитивно-достоверно, оно едва ли не прочувствовано, и всё же - эта часть мира отторгается мной, как неправильная, неестественная. Некоторые философы развили теорию, что изначально человек - злое создание, а добро ему уже прививается с возрастом. Они приводили в пример детей, которые неосознанно жестоки, но для меня ключевое слово - "неосознанно". Понятия "добро", "красота", "зло", "уродство" - не существуют вне нашего сознания. И только когда мы осознаём их - в контексте нашего времени, менталитета, возраста и прочих ограничивающих факторов, как как без них мы просто не способны осознать всю широту понятия - без контекста оно для нас недостижимо - только тогда нас можно назвать добрыми или злыми. В древние времена, когда ещё господствовало мифологическое миропонимание, некоторые народы считали, что у детей до определённого возраста нет души. И что тогда "зло" для создания бездушного? Назовём ли мы злом убивший нашего друга камнепад или молнию, поджегшую наш дом?

До "осознания", дети - такая же стихия, как гром или ветер.

И вообще, что тогда есть человек? Humanity - на английском и "человек", и "гуманность". А что есть "гуманность"?

Эти темы можно развивать бесконечно.

Возможно, для меня тяжело описать чувства и потому, что я не могу придерживаться какой-то определённой философии. Это даже не как - сегодня я думаю, что правы те, кто считает, что человеку изначально свойственно "зло", а завтра на меня нагрянет просвящение, я начитаюсь статей о "добром" человеке, и буду думать до конца дня что человек добр, а после полуночи опять уверую в зло и так по кругу. Проблема в том, что я верю и в то и в другое одновременно - это даже не проблема выбора - я не не могу определиться с выбором, кто более верен, а принимаю доказательства обеих сторон и искренне считаю, что они оба правы, просто выражают эту правду - человеческим языком, и оттого она так несовершенна.

Можно ведь отыскать третью "правду" и она будет не более ложна, чем её предшественники.

Иногда, от невозможности выразить чувство у меня опускаются руки. Я и знаю, и не знаю чего мне не хватает для этого. Интуиция здесь для меня - проводник, но интуиция так же слепа, как остальные органы чувств. Интуиция сама не более, чем чувство.


Наверное, слишком много "Я". Но а как иначе? Я всегда пытаюсь быть достоверной, но в чем я ещё могу быть столь достоверной, как не в попытках вложить себя в пространство текста - в совершенно другую вселенную - в которой мне вроде бы не место, но меня каждый раз зовёт туда неопределимый, непонятный голос.